16.09.2012 в 22:59
про занзаса и его шрамы, арбуз.
заказчик, прости, совсем не уверена, что получилось так, как ты хотел.
495В детстве за ним не укрепилось привычки пялиться на себя в зеркало – дома было только маленькое зеркальце со сколотым краем, высоко висевшее на стене. Перед ним причесывалась мать, а Занзас не доставал ростом.
Это одно из немногих обстоятельств старой жизни, которым Занзас благодарен.
Каждое утро его бреет и заплетает в волосы перья специально нанятый человек, что помогает обходиться без использования зеркал.
Однако достаточно даже мимолетного прикосновения пальцев, например, к лицу, чтобы собственной кожей ощутить – они там. Они на руках, на груди, на спине, животе и бедрах, словом, везде, и приходится мыться и переодеваться очень быстро, чтобы случайно на них не взглянуть.
А взглянув – не успеть разозлиться.
Иногда, в дурном настроении, он расстреливает зеркала, вымещая на них свою ярость. На месте своего изуродованного отражения Занзас представляет другого человека, которому всей душой желает смерти. К сожалению, он ничем не может поспособствовать. Только дожидаться естественного хода вещей, который, как известно, неизбежен.
Из-за бесшумно приоткрывшейся двери в комнату врывается желтый электрический луч света. Распластавшись по полу длинным прямоугольником, он бессильно замирает в шаге от кресла, в котором сидит Занзас. Дверь еле слышно хлопает. Свет истаивает до тонюсенькой золотой нитки.
Вот почему он каждый вечер думает о шрамах, прикасаясь к левой щеке, где они всегда заметны, морщится от отвращения и лютой, глухо ворочающейся на дне желудка ненависти.
Савада, юрко скользнув ему на колени, первым делом лезет целоваться. Занзас неохотно отвечает. Сейчас начнется… как всегда.
Всхлипнув от нетерпения, Савада скользит губами выше, выше, к виску, откуда начинается шрам. Язык влажно обводит бугристую кожу. Савада постанывает от удовольствия, трется о Занзаса затвердевшим членом через одежду. Извращенец.
Он приходит и, будто голодный, набрасывается на его шрамы, и вылизывает каждый, до последнего. Это очень ненормально, но приятно, поэтому Занзас позволяет ему это делать. Савада не возражает, когда Занзас, оторвав его от шрамов, утыкает лицом себе в пах. Он послушно принимается сосать. И это еще более ненормально.
Занзас пробовал отвязаться оскорблениями: звал Саваду и педиком, и блядью, неожиданно вздергивая за волосы, но в глазах, потемневших, пустых, не оказывалось ничего, кроме похоти. И это заводило.
Однажды он втащил невменяемого, нализавшегося, как кот валерьянки, Саваду на свою кровать, завалил на спину и трахнул. Савада, больное уебище, не переставая грыз его покрытое шрамами плечо.
С тех, едва Занзас видел Саваду, член начинал вставать как по команде.
Порой ему даже казалось, что это какая-то очередная и очень извращенная выдумка Девятого, который тоже мечтал сжить его со свету. И у него получалось. Потому что спустя две такие бешеные недели Занзас не мог представить себе, чтобы вечером, за два часа до полуночи, не открылась дверь в его комнату, и на неярком свету не возникла бы резко очерченная фигура.
Позавчера он встал перед большим, в полный рост зеркалом и впервые за пять лет внимательно осмотрел свои шрамы, пытаясь понять, что в них такого. Но так и не смог.
Савада ловко расстегивает на нем рубашку, сдергивает с плеч, от нетерпения у него дрожат руки, всегда дрожат.
Он со стоном присасывается к шраму над правым соском.
Занзас не уверен, что хочет знать его ответ.
URL