Не успеешь оглянуться, а ремень уж соски подпирает
Пишет Гость:
дорогая пийсят пятая тема, в какой-то степени ты тоже юбилейная, так что, надеюсь, мою запись сейчас хотя бы не порвет на части комменатми анонов.
Бьякуран/Шоичи, "Билет за десять евро"
~2 500Вторая по величине железнодорожная станция в Праге оказалась совсем не такой, как ожидал Бьякуран. Во-первых, он не мог выговорить ее название, следовательно, не мог даже спросить дорогу у прохожих, и, как итог – едва не опоздал на посадку. Во-вторых, вместо старинного здания с древними скрипучими воротами и высокой часовой башней его ожидала всего лишь современная бетонно-стеклянная коробка привычного серого цвета. Внутри вокзал был отделан так же современно: бездушно и скучно. Настроение Бьякурана стремительно ухудшалось с каждой секундой. Еще и погода эта мерзкая – снег с дождем, что может быть хуже?
Вместе с потоком серых, замыленных городской жизнью людей, Бьякуран едва ли не ползком продвигался по широкому коридору с низко нависающим потолком – от этой асимметрии у него начинала кружиться голова, слегка подташнивало, да и в толпе он всегда чувствовал себя неуютно. Люди поджимали со всех сторон, напирали. То и дело на Бьякурана сыпались тычки локтей в бока и удары тяжелых чемоданов по ногам. Это стремительно выводило его из себя.
Подтянув ремень переброшенной через плечо сумки, Бьякуран засунул руки карманы безразмерного растянутого свитера, цепляясь за колючую шерсть, погружая пальцы в расширенные петли вязки, дергая ногтями за натянутые нити. Теплый, пахнущий стиральным порошком, свитер был словно кольчуга из стали – надежно защищал Бьякурана от окружающих неприятностей не хуже, чем полноценная рыцарская экипировка. Да и цвет был один в один.
Кроме того, в глубине правого кармана свитера таилось одно ценнейшее сокровище, даже ни снившееся рыцарям во время Крестовых походов – самое дорогое, что было у Бьякурана в этой обыденной городской жизни. Нащупав предмет в кармане, он стиснул его в кулаке, зарываясь носом в высокий колючий ворот.
Цифровое табло под потолком известило о том, что он находится на подходе к нужному перрону. Словно тараканы, почуявшие, что свет на кухне погас, люди с новой силой хлынули вперед, толкаясь и протискиваясь к выходу, как будто боялись, что поезд вдруг уйдет без них. Это зрелище не внушало бы Бьякурану ничего, кроме отвращения, не будь он сам в центре людского моря в эту минуту. Стараясь подавить накатывающее раздражение, он попытался действовать старым проверенным способом – расчленить толпу на единицы, на отдельных людей.
Если присмотреться хотя бы к тем, кто плотнее всего окружает тебя, можно разрушить этот эффект «сплошной стены» - люди перестанут быть однородной движущейся массой. Окажется, что справа настойчиво поджимает острым краем набитой каким-то хламом сумки высокий худощавый парень в спортивном костюме, может хоккеист, а может быть и игрок в бадминтон – кто знает? Сзади на ноги наступает маленькая девочка, повисшая на руке у бабушки, края широкополой шляпы которой, к слову, изредка задевают макушку Бьякурана – когда женщина наклоняется к внучке, чтобы что-то сказать на словенском. Слева всего лишь кучкуется стайка студентов, может, чуть младше, чем Бьякуран – такие же искатели приключений или же неудачники, спешащие возвратиться под родительское крыло. Впереди мелькает множество голов – блондинка с пышной шевелюрой (маникюристка, не иначе), шатен с вьющимися волосами, то и дело поправляющие очки (всего лишь офисная крыса) – разные, не похожие друг на друга, но всего лишь люди.
Дав беглую мысленную характеристику нескольким окружавшим его людей, Бьякуран быстро успокоился, возвратив себе привычное самообладание и контроль над ситуацией – он всего лишь двигался вместе со стадом безмозглых животных, он вовсе не был в плену у них.
На перроне стало легче – толпа немного расступилась, дав больше простора, свободы для движения. Вздохнув с облегчением, Бьякуран разжал кулаки, задержав руку в правом кармане – чтобы еще раз сжать свое сокровище для большей уверенности в себе. Стало легче.
Поезд опаздывал. Говорят, это традиция – венгерские железнодорожники вечно бастуют, а поезда сообщения между Будапештом и Прагой неизменно опаздывают. Когда поезд, наконец, подошел к перрону, Бьякуран уже успел измачалить свой билет до крайне плачевного состояния – тот был словно только что из стиральной машины. Возникшие было опасения и сетования на собственную неуклюжесть, впрочем, рассеялись сразу же, едва Бьякуран успел робко протянуть билет контролеру – у того не возникло ни единой претензии.
Плацкарт в чешском поезде выглядел чуть более презентабельно, чем в других странах старой Европы, хотя в целом – все поезда на одно лицо, что изнутри, что снаружи. Отличие этого поезда было только в «кушет купе» - купе, оборудованном кушетками. Однако Бьякурана этот вариант никогда не интересовал – в его распоряжении были всего лишь десять евро, последние деньги, которыми он решил рискнуть – больше рисковать все равно было нечем.
Поезд долго задерживался, отчасти по вине медлительности пассажиров, но в основном – из-за медлительности пражских железнодорожников. Когда же он, наконец, тронулся, на Бьякурана нахлынула волна облегчения – он в дороге. Спустя столько времени, столько ожиданий, страхов и сомнений, он все же отправился в путь. Но не навстречу – в поисках своей судьбы, в охоту за своей мечтой.
Сунув сумку со всеми немногочисленными пожитками на верхнюю полку, Бьякуран блаженно прикрыл глаза, упираясь затылком в переборку. Он воображал себя одним из крестоносцев, бросивших опасный вызов судьбе – он шел ва-банк и ждал от этого хода только успеха. Потому что если не получится у него, то уже никто в целом свете не сможет – это Бьякуран знал наверняка. Не было на свете большего мечтателя и не было другого такого же отважного человека, как он. Бьякуран считал себя неповторимым авантюристом, и, надо отметить – он таким и был.
Колеса монотонно стучали по рельсам, их гулкий бой отдавался на краю сознания, на границе между явью и сном. На светлой стороне это все еще были всего лишь лязгающие стальные блямбы, катящие поезд по прямым, как линия судьба простого обывателя, рельсам. А на темной стороне, на стороне грез и полубессознательных видений, стук колес превращался в топот лошадиных копыт по каменистым уступам чужих стран. Рыцарь в сверкающих доспехах бесстрашно продвигался вперед, в дикие земли диких людей.
Поезд мчал Бьякуран вперед, в Венгрию, но фантазия несла его намного дальше.
Отлучившись из сна на короткую прогулку до уборной, где Бьякуран освежил лицо холодной водой и бросил беглый полный недовольства взгляд на серые тени, запавшие под глазами, он продвигался по плацкарту в сторону своего места. Несколько находящихся неподалеку людей смутно напоминали ему кого-то, кого он видел раньше. Без труда удалось узнать даму в широкополой шляпе и ее внучку. Офисная крыса-очкарик, оказалось, сидел по другую сторону вагона, напротив Бьякурана. Их отделяла диагональ метра в три – слишком четкая симметрия, чтобы быть случайностью.
Бьякуран усаживался на свое сидение, в задумчивости разглядывая парня азиатской наружности, когда тот неожиданно поднял на него взгляд от толстой книги в твердом переплете, лежащей у него на коленях. В это мгновение Бьякуран убедился, что их встреча – знак. Глаза за стеклами очков сверлили его острым, пристальным взглядом, и, хотя контакт этот и длился не более пары секунд, Бьякурана прошиб пот – это было почти осязаемо, ощутимо кожей, словно коротнуло два полюса и между ними родилась искра. Знак.
На чужой земле рыцарь встретил чужеземца, быть может? Главным недостатком всех получаемых знаков в жизни Бьякурана всегда было то, что к ним никогда не прилгалась инструкция по расшифровке, увы.
Очкарик читал книгу, написанную иероглифами – Бьякуран тут же дал себе обещание запомнить эти знаки, разыскать язык и непременно выучить. Он был одет просто, дешево, никаких вычурных деталей одежды, или хотя бы таких же бросающихся в глаза, как растянутый свитер самого Бьякурана, достающий ему до середины бедра. Незнакомец напоминал камень – непонятный, абсолютно неизвестный предмет, который вызывал массу любопытства – в чем же была причина того резкого скачка адреналина? Бьякуран терялся в догадках. Он слишком любил головоломки и слишком любил фантазировать, чтобы упустить эту, казалось бы, незначительную деталь из виду.
Все так же продолжая изучать очкарика, отчасти, конечно, по той причине, что в поезде было скучно, Бьякуран постепенно отмечал не бросавшиеся в глаза с первого взгляда детали: рыжеватый оттенок волос, нехарактерный для азиатов цвет глаз – не черный и не карий, разглядеть точнее было сложно. Пальцы очкарика были густо перемотаны пластырем, ногти на некоторых из них перебиты или обожжены – да он скорее был механиком, нежели офисным работником. Немного сосредоточившись, Бьякуран без труда вообразил его корпящим над огромной компьютерной платой с пинцетом и паяльником в руках – выходило не слишком занимательно, образ очкарику явно не шел. Гораздо лучше смотрелась бы другая одежда, какая-нибудь статная форма с сияющими нашивками, эполетами – например, мундир украсил бы его гораздо лучше, чем белый халат изобретателя…
Увлекшись своими фантазиями, Бьякуран едва не пропустил тот момент, когда очкарик скосил на него взгляд, перелистнув страницу книги, и тут же, почти механически, Бьякуран вдруг отметил, что листает он ее чересчур быстро. Азарт всплеснулся в крови, вот оно, подумал Бьякуран, обещание приключения прямо перед ним, стоит всего лишь протянуть руку.
Очкарик, как оказалось после более внимательного исследования, уделял Бьякурану массу внимания, и пристальный взгляд в упор явно не остался незамеченным. Он не реагировал на провокацию напрямую, но и не игнорировал – это был ровно тот посыл, который означал интерес со стороны очкарика. Вот только интерес какого рода? Бьякуран легко мог представить себе любой вариант развития этой игры – продолжение «гляделок», или непринужденная болтовня двух путешественников – при условии, что они сумеют найти общий язык. А вот если не сумеют… воображение смело подбрасывало вариант совсем иного характера, не приставший двоим молодым людям вариант, но атмосфера путешествия, почти военного похода, давала пищу для других размышлений: рыцари в походах захватывали трофеи разного рода, не так ли? В том числе и партнеров на одну ночь. Или на один раз, поправил себя Бьякуран, как бы ни было сильно его воображение, подарить целую ночь оно не в силах – в распоряжении Бьякурана оставалась всего пара часов.
В это время очкарик перешел от взглядов исподлобья к более смелым, открытым – прямо в глаза Бьякурану. Он, наверняка, тоже размышлял о пристойности определенных вещей и о заманчивости других. Например, самому Бьякурану уроженец Востока случайно встреченный в экспрессе Прага – Будапешт казался очень заманчивой добычей, а в свете вспыхнувшего в момент, когда их взгляды скрестились, интереса – вдвойне более заманчивой. Бьякурану хотелось непременно заполучить этот трофей и отведать его на вкус, чтобы до конца ощутить эту атмосферу похода ради завоеваний.
Очкарик стянул с переносицы свои окуляры, и все, наконец-то, встало на свои места – такие взволнованные взгляды на незнакомцев бросают только люди, жаждущие быть соблазненными сию же секунду.
А взгляд без очков у этого парня, надо сказать, был гораздо притягательней, чем в них. Из-за искажения глаза вдруг выглядели иначе – больше, ярче.
Бьякуран медленно сполз на сидении, упираясь ногами в край противоположной кушетки. Затягивать игру у него не было желания, но вот немного поддразнить добычу – это было интересно.
По сути разницы между тем, кто станет партнером на один раз, для Бьякурана никогда не существовало. В душе он был захватчиком, поэтому, какова бы ни была цель, если она выглядит заманчиво, Бьякуран всегда стремился ее захватить, и почти всегда одерживал победу, за исключением тех редчайших моментов, когда он сам вдруг становился добычей – но только ради разнообразия. Так вот эта цель, по мнению Бьякурана, становилась все притягательней с каждой минутой, с каждым новым красным пятном, проступающим в распахнутом вороте рубашки, с каждым беглым взволнованным взглядом. Добыча собиралась сама броситься прямо в его руки.
Поезд нес их все ближе к Будапешту и все дальше от этого короткого приключения, грозящего вот-вот закончиться. Это был один из тех моментов, о которых впоследствии жалеют всю оставшуюся жизнь, если не решаются пойти на риск. Бьякуран бы жалел, если бы не был столь безрассуден, чтобы позволять себе любую прихоть – ему попросту не о чем было жалеть. Поэтому он был намерен и на этот раз получить все, что только предложит ему игра.
Очкарик потер ладони о колени, несколько раз глубоко вдохнул и встал со своего места. Он прошел мимо Бьякурана, с вызовом посмотрев ему в глаза, и тогда дело оставалось только за малым – выждать пару минут, пока полусонные люди в купе не позабудут о том, что кто-то прошел мимо них совсем недавно. И дело в шляпе, трофей в рюкзаке.
Для двоих уборная была слишком тесна. Едва переступив порог, Бьякуран оказался лицом к лицу с очкариком. Глаза у него были серые с зеленым оттенком – красивый контраст с волосами.
Он хотел что-нибудь сказать, может, парень знает английский – стоило бы обменятся хотя бы парой ничего не значащих фраз, чтобы запомнить его голос, но очкарик вдруг расстроил все планы Бьякурана одним порывистым движением. Секунда – и они целуются.
Вкус, запах, ощущение – все это вдруг обрушилось на Бьякурана, словно ведро воды из подстроенной над дверью ловушки. Его целовали быстро и неумело, безвкусно, хоть и с огромным пылом. Вот уж чего никогда не ожидаешь от незнакомцев, тем более от очкастых азиатов, так это страсти.
Бьякуран с усилием отцепил чужие руки от своего свитера, оттолкнул очкарика, обернувшись на мгновение, чтобы повернуть замок. И тогда обратил все свое внимание на человека, оказавшегося его добычей. Прижав очкарика к раковине, Бьякуран поцеловал его по-своему: сразу – глубоко, медленно, изучив его рот своим языком. У очкарика были острые зубы и такой же острый мятный вкус. Бьякурану всегда нравилась мята с клубникой, поэтому в поцелуй он добавил немного кислинки – прикусил кончик чужого языка, как только на его поцелуй осмелились ответить.
Дальше все пошло как по маслу: очкарик обмяк на мгновение, дав усадить себя на край раковины, обхватил Бьякурана ногами за пояс, ударившись спиной о зеркало. В этой позе они больше не целовались, зато руки удобно легли прямо на обтянутую джинсами задницу. Очкарик распалялся фантастически быстро – не стесняясь терся о Бьякурана, подавался навстречу рукам, подгоняя, шипел и втягивал воздух со свистом, когда было больно, протяжно стонал, когда было хорошо. Все-таки Бьякурану удалось услышать его голос.
Руки очкарика бестолково метались в воздухе, хватаясь то за стены, то за плечи Бьякурана, стискивая, прижимая его ближе. Нетрудно было понять, что непристойных связей с молодыми людьми он прежде не имел, и это только распаляло пожар тщеславия в душе Бьякурана, и без того ликующей, наслаждающейся моментом.
Очкарик быстро нашел нужный ритм, подаваясь бедрами навстречу Бьякурану, откинувшись назад. Кран скрипел, он упирался в него спиной. Стук колес сбивал с ритма. Запах, цвет незнакомца – сбивали с ритма. Его, смелого, наглого, хотелось проглотить целиком, без остатка, уж больно открытым он был. Бьякуран покрывал короткими поцелуями веснушчатую грудь в распахнутой рубашке, быстро вбиваясь в извивающееся тело, очкарик стискивал коленями его бока, отмечая поощрительным всхлипом каждый новый толчок.
Колеса поезда стучали под ними, стучали в голове Бьякурана, гулко, смешиваясь с током крови и сердцебиением, пока не оборвались, не скрылись в накрывшем его белом шуме. Сквозь звон в ушах медленно, невероятно медленно возвращалось ощущение окружающего мира – запах отхожего места, крепко перебитый освежителем воздуха и ароматом секса, дребезжание пластиковых стен и ощущение влажного от пота тела под ладонями.
Очкарик пришел в себя первым. Оттолкнул, слез с раковины, скривив недовольную гримасу. Быстро привел свою одежду в порядок и выскользнул в коридор, на прощание бросив лукавую улыбку Бьякурану.
Постепенно накатывало чувство обманутости – не уж-то на этот раз кто-то другой поживился самим Бьякураном? Невероятно, но факт – милый очкарик с места через проход ловко обвел Бьякурана вокруг пальца, заполучив в свои объятия на один раз. Он был слишком горячен для того, кто отдается впервые и чересчур смел для того, кого наглым образом соблазнили.
Как и ожидалось, когда Бьякуран вернулся на место, своего случайного партнера он в плацкарте не обнаружил.
Повисшие в воздухе слова так и растаяли по приезде в Будапешт, невысказанные и ненужные. «Ты слишком ловок и изворотлив, чтобы стать случайной интрижкой», - вот что хотел бы сказать Бьякурана. А точнее, предложить «случайности» перерасти в нечто посерьезней – хотя бы на одну ночь. Но приключение закончилось, трофеи выносу не подлежать, все, что Бьякуран мог оставить себе от поездки из Праги в Будапешт, это лишь набор цветных картинок и обрывочных звуков. В вечернем воздухе Будапешта, на полном людей перроне они быстро крепли и надежно приживались в памяти Бьякурана, там, где им и было самое место. Впереди же был новый поход и новые свершения. Правый карман все так же оттягивало сладкой тяжестью сокровища, стоило сунуть руку внутрь, как под пальцы тут же попадала холодная как лед цепочка, обхватывающая семь колечек с крохотными крылышками.
Порывшись в своей сумке, Бьякуран выудил оттуда потрепанную фотографию с нацарапанным на обратной стороне адресом и телефоном. С черно-белого изображения с вызовом глядел панковатого вида паренек с густо подведенными карандашом глазами и растрепанной прической.
«Кикьё» гласила надпись на обороте, выведенная размашистым острым почерком.
URL
14.06.2012 в 22:32
дорогая пийсят пятая тема, в какой-то степени ты тоже юбилейная, так что, надеюсь, мою запись сейчас хотя бы не порвет на части комменатми анонов.
Бьякуран/Шоичи, "Билет за десять евро"
~2 500Вторая по величине железнодорожная станция в Праге оказалась совсем не такой, как ожидал Бьякуран. Во-первых, он не мог выговорить ее название, следовательно, не мог даже спросить дорогу у прохожих, и, как итог – едва не опоздал на посадку. Во-вторых, вместо старинного здания с древними скрипучими воротами и высокой часовой башней его ожидала всего лишь современная бетонно-стеклянная коробка привычного серого цвета. Внутри вокзал был отделан так же современно: бездушно и скучно. Настроение Бьякурана стремительно ухудшалось с каждой секундой. Еще и погода эта мерзкая – снег с дождем, что может быть хуже?
Вместе с потоком серых, замыленных городской жизнью людей, Бьякуран едва ли не ползком продвигался по широкому коридору с низко нависающим потолком – от этой асимметрии у него начинала кружиться голова, слегка подташнивало, да и в толпе он всегда чувствовал себя неуютно. Люди поджимали со всех сторон, напирали. То и дело на Бьякурана сыпались тычки локтей в бока и удары тяжелых чемоданов по ногам. Это стремительно выводило его из себя.
Подтянув ремень переброшенной через плечо сумки, Бьякуран засунул руки карманы безразмерного растянутого свитера, цепляясь за колючую шерсть, погружая пальцы в расширенные петли вязки, дергая ногтями за натянутые нити. Теплый, пахнущий стиральным порошком, свитер был словно кольчуга из стали – надежно защищал Бьякурана от окружающих неприятностей не хуже, чем полноценная рыцарская экипировка. Да и цвет был один в один.
Кроме того, в глубине правого кармана свитера таилось одно ценнейшее сокровище, даже ни снившееся рыцарям во время Крестовых походов – самое дорогое, что было у Бьякурана в этой обыденной городской жизни. Нащупав предмет в кармане, он стиснул его в кулаке, зарываясь носом в высокий колючий ворот.
Цифровое табло под потолком известило о том, что он находится на подходе к нужному перрону. Словно тараканы, почуявшие, что свет на кухне погас, люди с новой силой хлынули вперед, толкаясь и протискиваясь к выходу, как будто боялись, что поезд вдруг уйдет без них. Это зрелище не внушало бы Бьякурану ничего, кроме отвращения, не будь он сам в центре людского моря в эту минуту. Стараясь подавить накатывающее раздражение, он попытался действовать старым проверенным способом – расчленить толпу на единицы, на отдельных людей.
Если присмотреться хотя бы к тем, кто плотнее всего окружает тебя, можно разрушить этот эффект «сплошной стены» - люди перестанут быть однородной движущейся массой. Окажется, что справа настойчиво поджимает острым краем набитой каким-то хламом сумки высокий худощавый парень в спортивном костюме, может хоккеист, а может быть и игрок в бадминтон – кто знает? Сзади на ноги наступает маленькая девочка, повисшая на руке у бабушки, края широкополой шляпы которой, к слову, изредка задевают макушку Бьякурана – когда женщина наклоняется к внучке, чтобы что-то сказать на словенском. Слева всего лишь кучкуется стайка студентов, может, чуть младше, чем Бьякуран – такие же искатели приключений или же неудачники, спешащие возвратиться под родительское крыло. Впереди мелькает множество голов – блондинка с пышной шевелюрой (маникюристка, не иначе), шатен с вьющимися волосами, то и дело поправляющие очки (всего лишь офисная крыса) – разные, не похожие друг на друга, но всего лишь люди.
Дав беглую мысленную характеристику нескольким окружавшим его людей, Бьякуран быстро успокоился, возвратив себе привычное самообладание и контроль над ситуацией – он всего лишь двигался вместе со стадом безмозглых животных, он вовсе не был в плену у них.
На перроне стало легче – толпа немного расступилась, дав больше простора, свободы для движения. Вздохнув с облегчением, Бьякуран разжал кулаки, задержав руку в правом кармане – чтобы еще раз сжать свое сокровище для большей уверенности в себе. Стало легче.
Поезд опаздывал. Говорят, это традиция – венгерские железнодорожники вечно бастуют, а поезда сообщения между Будапештом и Прагой неизменно опаздывают. Когда поезд, наконец, подошел к перрону, Бьякуран уже успел измачалить свой билет до крайне плачевного состояния – тот был словно только что из стиральной машины. Возникшие было опасения и сетования на собственную неуклюжесть, впрочем, рассеялись сразу же, едва Бьякуран успел робко протянуть билет контролеру – у того не возникло ни единой претензии.
Плацкарт в чешском поезде выглядел чуть более презентабельно, чем в других странах старой Европы, хотя в целом – все поезда на одно лицо, что изнутри, что снаружи. Отличие этого поезда было только в «кушет купе» - купе, оборудованном кушетками. Однако Бьякурана этот вариант никогда не интересовал – в его распоряжении были всего лишь десять евро, последние деньги, которыми он решил рискнуть – больше рисковать все равно было нечем.
Поезд долго задерживался, отчасти по вине медлительности пассажиров, но в основном – из-за медлительности пражских железнодорожников. Когда же он, наконец, тронулся, на Бьякурана нахлынула волна облегчения – он в дороге. Спустя столько времени, столько ожиданий, страхов и сомнений, он все же отправился в путь. Но не навстречу – в поисках своей судьбы, в охоту за своей мечтой.
Сунув сумку со всеми немногочисленными пожитками на верхнюю полку, Бьякуран блаженно прикрыл глаза, упираясь затылком в переборку. Он воображал себя одним из крестоносцев, бросивших опасный вызов судьбе – он шел ва-банк и ждал от этого хода только успеха. Потому что если не получится у него, то уже никто в целом свете не сможет – это Бьякуран знал наверняка. Не было на свете большего мечтателя и не было другого такого же отважного человека, как он. Бьякуран считал себя неповторимым авантюристом, и, надо отметить – он таким и был.
Колеса монотонно стучали по рельсам, их гулкий бой отдавался на краю сознания, на границе между явью и сном. На светлой стороне это все еще были всего лишь лязгающие стальные блямбы, катящие поезд по прямым, как линия судьба простого обывателя, рельсам. А на темной стороне, на стороне грез и полубессознательных видений, стук колес превращался в топот лошадиных копыт по каменистым уступам чужих стран. Рыцарь в сверкающих доспехах бесстрашно продвигался вперед, в дикие земли диких людей.
Поезд мчал Бьякуран вперед, в Венгрию, но фантазия несла его намного дальше.
Отлучившись из сна на короткую прогулку до уборной, где Бьякуран освежил лицо холодной водой и бросил беглый полный недовольства взгляд на серые тени, запавшие под глазами, он продвигался по плацкарту в сторону своего места. Несколько находящихся неподалеку людей смутно напоминали ему кого-то, кого он видел раньше. Без труда удалось узнать даму в широкополой шляпе и ее внучку. Офисная крыса-очкарик, оказалось, сидел по другую сторону вагона, напротив Бьякурана. Их отделяла диагональ метра в три – слишком четкая симметрия, чтобы быть случайностью.
Бьякуран усаживался на свое сидение, в задумчивости разглядывая парня азиатской наружности, когда тот неожиданно поднял на него взгляд от толстой книги в твердом переплете, лежащей у него на коленях. В это мгновение Бьякуран убедился, что их встреча – знак. Глаза за стеклами очков сверлили его острым, пристальным взглядом, и, хотя контакт этот и длился не более пары секунд, Бьякурана прошиб пот – это было почти осязаемо, ощутимо кожей, словно коротнуло два полюса и между ними родилась искра. Знак.
На чужой земле рыцарь встретил чужеземца, быть может? Главным недостатком всех получаемых знаков в жизни Бьякурана всегда было то, что к ним никогда не прилгалась инструкция по расшифровке, увы.
Очкарик читал книгу, написанную иероглифами – Бьякуран тут же дал себе обещание запомнить эти знаки, разыскать язык и непременно выучить. Он был одет просто, дешево, никаких вычурных деталей одежды, или хотя бы таких же бросающихся в глаза, как растянутый свитер самого Бьякурана, достающий ему до середины бедра. Незнакомец напоминал камень – непонятный, абсолютно неизвестный предмет, который вызывал массу любопытства – в чем же была причина того резкого скачка адреналина? Бьякуран терялся в догадках. Он слишком любил головоломки и слишком любил фантазировать, чтобы упустить эту, казалось бы, незначительную деталь из виду.
Все так же продолжая изучать очкарика, отчасти, конечно, по той причине, что в поезде было скучно, Бьякуран постепенно отмечал не бросавшиеся в глаза с первого взгляда детали: рыжеватый оттенок волос, нехарактерный для азиатов цвет глаз – не черный и не карий, разглядеть точнее было сложно. Пальцы очкарика были густо перемотаны пластырем, ногти на некоторых из них перебиты или обожжены – да он скорее был механиком, нежели офисным работником. Немного сосредоточившись, Бьякуран без труда вообразил его корпящим над огромной компьютерной платой с пинцетом и паяльником в руках – выходило не слишком занимательно, образ очкарику явно не шел. Гораздо лучше смотрелась бы другая одежда, какая-нибудь статная форма с сияющими нашивками, эполетами – например, мундир украсил бы его гораздо лучше, чем белый халат изобретателя…
Увлекшись своими фантазиями, Бьякуран едва не пропустил тот момент, когда очкарик скосил на него взгляд, перелистнув страницу книги, и тут же, почти механически, Бьякуран вдруг отметил, что листает он ее чересчур быстро. Азарт всплеснулся в крови, вот оно, подумал Бьякуран, обещание приключения прямо перед ним, стоит всего лишь протянуть руку.
Очкарик, как оказалось после более внимательного исследования, уделял Бьякурану массу внимания, и пристальный взгляд в упор явно не остался незамеченным. Он не реагировал на провокацию напрямую, но и не игнорировал – это был ровно тот посыл, который означал интерес со стороны очкарика. Вот только интерес какого рода? Бьякуран легко мог представить себе любой вариант развития этой игры – продолжение «гляделок», или непринужденная болтовня двух путешественников – при условии, что они сумеют найти общий язык. А вот если не сумеют… воображение смело подбрасывало вариант совсем иного характера, не приставший двоим молодым людям вариант, но атмосфера путешествия, почти военного похода, давала пищу для других размышлений: рыцари в походах захватывали трофеи разного рода, не так ли? В том числе и партнеров на одну ночь. Или на один раз, поправил себя Бьякуран, как бы ни было сильно его воображение, подарить целую ночь оно не в силах – в распоряжении Бьякурана оставалась всего пара часов.
В это время очкарик перешел от взглядов исподлобья к более смелым, открытым – прямо в глаза Бьякурану. Он, наверняка, тоже размышлял о пристойности определенных вещей и о заманчивости других. Например, самому Бьякурану уроженец Востока случайно встреченный в экспрессе Прага – Будапешт казался очень заманчивой добычей, а в свете вспыхнувшего в момент, когда их взгляды скрестились, интереса – вдвойне более заманчивой. Бьякурану хотелось непременно заполучить этот трофей и отведать его на вкус, чтобы до конца ощутить эту атмосферу похода ради завоеваний.
Очкарик стянул с переносицы свои окуляры, и все, наконец-то, встало на свои места – такие взволнованные взгляды на незнакомцев бросают только люди, жаждущие быть соблазненными сию же секунду.
А взгляд без очков у этого парня, надо сказать, был гораздо притягательней, чем в них. Из-за искажения глаза вдруг выглядели иначе – больше, ярче.
Бьякуран медленно сполз на сидении, упираясь ногами в край противоположной кушетки. Затягивать игру у него не было желания, но вот немного поддразнить добычу – это было интересно.
По сути разницы между тем, кто станет партнером на один раз, для Бьякурана никогда не существовало. В душе он был захватчиком, поэтому, какова бы ни была цель, если она выглядит заманчиво, Бьякуран всегда стремился ее захватить, и почти всегда одерживал победу, за исключением тех редчайших моментов, когда он сам вдруг становился добычей – но только ради разнообразия. Так вот эта цель, по мнению Бьякурана, становилась все притягательней с каждой минутой, с каждым новым красным пятном, проступающим в распахнутом вороте рубашки, с каждым беглым взволнованным взглядом. Добыча собиралась сама броситься прямо в его руки.
Поезд нес их все ближе к Будапешту и все дальше от этого короткого приключения, грозящего вот-вот закончиться. Это был один из тех моментов, о которых впоследствии жалеют всю оставшуюся жизнь, если не решаются пойти на риск. Бьякуран бы жалел, если бы не был столь безрассуден, чтобы позволять себе любую прихоть – ему попросту не о чем было жалеть. Поэтому он был намерен и на этот раз получить все, что только предложит ему игра.
Очкарик потер ладони о колени, несколько раз глубоко вдохнул и встал со своего места. Он прошел мимо Бьякурана, с вызовом посмотрев ему в глаза, и тогда дело оставалось только за малым – выждать пару минут, пока полусонные люди в купе не позабудут о том, что кто-то прошел мимо них совсем недавно. И дело в шляпе, трофей в рюкзаке.
Для двоих уборная была слишком тесна. Едва переступив порог, Бьякуран оказался лицом к лицу с очкариком. Глаза у него были серые с зеленым оттенком – красивый контраст с волосами.
Он хотел что-нибудь сказать, может, парень знает английский – стоило бы обменятся хотя бы парой ничего не значащих фраз, чтобы запомнить его голос, но очкарик вдруг расстроил все планы Бьякурана одним порывистым движением. Секунда – и они целуются.
Вкус, запах, ощущение – все это вдруг обрушилось на Бьякурана, словно ведро воды из подстроенной над дверью ловушки. Его целовали быстро и неумело, безвкусно, хоть и с огромным пылом. Вот уж чего никогда не ожидаешь от незнакомцев, тем более от очкастых азиатов, так это страсти.
Бьякуран с усилием отцепил чужие руки от своего свитера, оттолкнул очкарика, обернувшись на мгновение, чтобы повернуть замок. И тогда обратил все свое внимание на человека, оказавшегося его добычей. Прижав очкарика к раковине, Бьякуран поцеловал его по-своему: сразу – глубоко, медленно, изучив его рот своим языком. У очкарика были острые зубы и такой же острый мятный вкус. Бьякурану всегда нравилась мята с клубникой, поэтому в поцелуй он добавил немного кислинки – прикусил кончик чужого языка, как только на его поцелуй осмелились ответить.
Дальше все пошло как по маслу: очкарик обмяк на мгновение, дав усадить себя на край раковины, обхватил Бьякурана ногами за пояс, ударившись спиной о зеркало. В этой позе они больше не целовались, зато руки удобно легли прямо на обтянутую джинсами задницу. Очкарик распалялся фантастически быстро – не стесняясь терся о Бьякурана, подавался навстречу рукам, подгоняя, шипел и втягивал воздух со свистом, когда было больно, протяжно стонал, когда было хорошо. Все-таки Бьякурану удалось услышать его голос.
Руки очкарика бестолково метались в воздухе, хватаясь то за стены, то за плечи Бьякурана, стискивая, прижимая его ближе. Нетрудно было понять, что непристойных связей с молодыми людьми он прежде не имел, и это только распаляло пожар тщеславия в душе Бьякурана, и без того ликующей, наслаждающейся моментом.
Очкарик быстро нашел нужный ритм, подаваясь бедрами навстречу Бьякурану, откинувшись назад. Кран скрипел, он упирался в него спиной. Стук колес сбивал с ритма. Запах, цвет незнакомца – сбивали с ритма. Его, смелого, наглого, хотелось проглотить целиком, без остатка, уж больно открытым он был. Бьякуран покрывал короткими поцелуями веснушчатую грудь в распахнутой рубашке, быстро вбиваясь в извивающееся тело, очкарик стискивал коленями его бока, отмечая поощрительным всхлипом каждый новый толчок.
Колеса поезда стучали под ними, стучали в голове Бьякурана, гулко, смешиваясь с током крови и сердцебиением, пока не оборвались, не скрылись в накрывшем его белом шуме. Сквозь звон в ушах медленно, невероятно медленно возвращалось ощущение окружающего мира – запах отхожего места, крепко перебитый освежителем воздуха и ароматом секса, дребезжание пластиковых стен и ощущение влажного от пота тела под ладонями.
Очкарик пришел в себя первым. Оттолкнул, слез с раковины, скривив недовольную гримасу. Быстро привел свою одежду в порядок и выскользнул в коридор, на прощание бросив лукавую улыбку Бьякурану.
Постепенно накатывало чувство обманутости – не уж-то на этот раз кто-то другой поживился самим Бьякураном? Невероятно, но факт – милый очкарик с места через проход ловко обвел Бьякурана вокруг пальца, заполучив в свои объятия на один раз. Он был слишком горячен для того, кто отдается впервые и чересчур смел для того, кого наглым образом соблазнили.
Как и ожидалось, когда Бьякуран вернулся на место, своего случайного партнера он в плацкарте не обнаружил.
Повисшие в воздухе слова так и растаяли по приезде в Будапешт, невысказанные и ненужные. «Ты слишком ловок и изворотлив, чтобы стать случайной интрижкой», - вот что хотел бы сказать Бьякурана. А точнее, предложить «случайности» перерасти в нечто посерьезней – хотя бы на одну ночь. Но приключение закончилось, трофеи выносу не подлежать, все, что Бьякуран мог оставить себе от поездки из Праги в Будапешт, это лишь набор цветных картинок и обрывочных звуков. В вечернем воздухе Будапешта, на полном людей перроне они быстро крепли и надежно приживались в памяти Бьякурана, там, где им и было самое место. Впереди же был новый поход и новые свершения. Правый карман все так же оттягивало сладкой тяжестью сокровища, стоило сунуть руку внутрь, как под пальцы тут же попадала холодная как лед цепочка, обхватывающая семь колечек с крохотными крылышками.
Порывшись в своей сумке, Бьякуран выудил оттуда потрепанную фотографию с нацарапанным на обратной стороне адресом и телефоном. С черно-белого изображения с вызовом глядел панковатого вида паренек с густо подведенными карандашом глазами и растрепанной прической.
«Кикьё» гласила надпись на обороте, выведенная размашистым острым почерком.
URL