Не успеешь оглянуться, а ремень уж соски подпирает
Пишет Гость:
извините, что перебиваю, у меня тут аушный драббл.
ромовая ягода, ключ "катетер"У Гокудеры было много вредных привычек. Он курил, например, баловался наркотиками, мог в порыве ярости расколотить приличных размеров гостиную и часто махал кулаками не по делу. Последняя его девушка шарахнула дверью так, что с потолка осыпалась штукатурка, крикнув напоследок: «Шовинистическая свинья!», предыдущая орала про мизогинию и пыталась расцарапать ему лицо. Он не подавал нищим и бил бомжей, когда работал на Скорой.
В общем, проще перечислить положительные стороны Гокудеры, потому что их всего две. Он любил кошек и никогда ни к кому не испытывал необоснованную жалость. К Сквало он не испытывал ее совсем, и не из-за того что знал, как тот зарабатывает на жизнь. Гокудера до семнадцати лет жил на районе, где утром в мусорном баке можно было найти чью-то ногу, и его отношение к тому, что Сквало по работе потрошит людей, было весьма ровным. Было.
До тех пор пока больной кретин не угодил в его собственное отделение с пробитой головой, множественными переломами и большой кровопотерей.
«Охуенно», - думал тогда Гокудера, пересекая ординаторскую из угла в угол через час после операции, скользкие от пота пальцы сжимали ампулу в кармане халата. Он собирался ввести Сквало содержимое, честно. Небольшая передозировка, врачебная ошибка, вряд ли кто-то засудил бы Гокудеру за никому кроме своего босса не упавшую шестерку. Может быть, его бы даже наградили. Скорее всего, его бы наградили, но когда он уже открывал дверь, в ординаторскую вошел Коломбо – шестидесятилетний хрыч с печальными собачьими глазами, хирург, который собирал ребра Сквало из веселого паззла обратно в ребра – и Гокудере стало жаль его трудов. В конце концов, он был не чужд профессиональной солидарности.
Порыв ярости съежился, скомкался, Гокудера достал сигарету и пошел к курилке. Очнулся у двери в палату Сквало, с распотрошенным бычком в пальцах.
С тех пор приходил каждую смену, а однажды сорвался посреди выходного и от злости на себя наорал на девчонок-медсестер.
Коллеги косились кто с недоверием, кто с непониманием – природа ранений Сквало была предельно ясна, в отличие от причины, заставляющей одного из лучших врачей в отделении регулярно полировать плитку у палаты такого пациента.
С вопросом сунулась только зав.отделением, грузная седеющая женщина, столько отработавшая в реанимации, что никакие выпады Гокудеры ей уже были не страшны.
-Родственник?
-Нет.
-А похож.
Похож, да. За эту похожесть однажды и зацепился взглядом Гокудера, зашедший после ночной смены в пиццерию на углу своего дома. Просто поднял взгляд – и подумал, что посмотрел в зеркало. Отражение скривилось и тут же накрыло ладонью перебитый нос. Гокудера тогда вскочил, бросив деньги на стол, и потащил явно пьяного, упирающегося Сквало к себе. Вправил нос, показал где кофе и свалился спать.
А на утро познакомился со своим, видимо, при рождении утерянным братом – никак иначе их портретное сходство объяснить не получалось. Оттенок волос и кожи, одинаковые жесты и интонации, сходные привычки и отношение к людям. Они даже скандалили одинаково, пока пытались жить вместе – бутылки звенели каждый вечер, вещи из окна летали не меньше, чем пять раз в неделю, карабинеры уже не выезжали на вызов в их квартиру, и все это продолжалось до тех пор, пока Гокудера не выставил однажды Сквало окончательно, сменив замок и номер телефона.
Тот орал под окнами, пару раз встречал после работы – встречи эти знаменовались черными синяками по всему телу –, поджег дверь его квартиры и, о Мадонна, Гокудера в первый раз поблагодарил небеса за то, что у него нет машины.
В общем, все это мало походило на то, что обычно называют «первая любовь». В его, Гокудеры, возрасте, обычно уже не заморачиваются с «первой любовью», предпочитая или секс без обязательств, или долгосрочные планы, включающие в себя дом с белым забором, жену и собаку.
Гокудера любил кошек, и у него не было денег на дом, приходилось ограничиваться Сквало. Ограничивался год, после выгнал, почему стоял сейчас у его палаты – в упор не понимал.
Гокудера толкнул дверь и вошел.
Сквало лежал в одиночной палате, как-то так оказалось, что Гокудере было не лень об этом позаботиться.
Бледные губы еле заметно двигались, грудная клетка, казалось, почти не поднималась под простыней, приборы с тихим писком отсчитывали пульс, переплетение трубок и катетеров заметно поредело, короткие волосы, кажется, поседели у висков.
Он никогда не разглядывал Сквало, если приходилось заходить в палату. Вполне хватало того, что тот находился на расстоянии вытянутой руки – хватало чтобы закашливаться, бесконечно пялиться в смотровой лист и нервно дергать пуговицы халата, поэтому сейчас, когда тот вздрогнул и открыл глаза, Гокудера замер на секунду и выдохнул, прежде чем приступить к осмотру:
-Выздоровеешь – поедем в отпуск.
URL
13.10.2014 в 17:08
извините, что перебиваю, у меня тут аушный драббл.
ромовая ягода, ключ "катетер"У Гокудеры было много вредных привычек. Он курил, например, баловался наркотиками, мог в порыве ярости расколотить приличных размеров гостиную и часто махал кулаками не по делу. Последняя его девушка шарахнула дверью так, что с потолка осыпалась штукатурка, крикнув напоследок: «Шовинистическая свинья!», предыдущая орала про мизогинию и пыталась расцарапать ему лицо. Он не подавал нищим и бил бомжей, когда работал на Скорой.
В общем, проще перечислить положительные стороны Гокудеры, потому что их всего две. Он любил кошек и никогда ни к кому не испытывал необоснованную жалость. К Сквало он не испытывал ее совсем, и не из-за того что знал, как тот зарабатывает на жизнь. Гокудера до семнадцати лет жил на районе, где утром в мусорном баке можно было найти чью-то ногу, и его отношение к тому, что Сквало по работе потрошит людей, было весьма ровным. Было.
До тех пор пока больной кретин не угодил в его собственное отделение с пробитой головой, множественными переломами и большой кровопотерей.
«Охуенно», - думал тогда Гокудера, пересекая ординаторскую из угла в угол через час после операции, скользкие от пота пальцы сжимали ампулу в кармане халата. Он собирался ввести Сквало содержимое, честно. Небольшая передозировка, врачебная ошибка, вряд ли кто-то засудил бы Гокудеру за никому кроме своего босса не упавшую шестерку. Может быть, его бы даже наградили. Скорее всего, его бы наградили, но когда он уже открывал дверь, в ординаторскую вошел Коломбо – шестидесятилетний хрыч с печальными собачьими глазами, хирург, который собирал ребра Сквало из веселого паззла обратно в ребра – и Гокудере стало жаль его трудов. В конце концов, он был не чужд профессиональной солидарности.
Порыв ярости съежился, скомкался, Гокудера достал сигарету и пошел к курилке. Очнулся у двери в палату Сквало, с распотрошенным бычком в пальцах.
С тех пор приходил каждую смену, а однажды сорвался посреди выходного и от злости на себя наорал на девчонок-медсестер.
Коллеги косились кто с недоверием, кто с непониманием – природа ранений Сквало была предельно ясна, в отличие от причины, заставляющей одного из лучших врачей в отделении регулярно полировать плитку у палаты такого пациента.
С вопросом сунулась только зав.отделением, грузная седеющая женщина, столько отработавшая в реанимации, что никакие выпады Гокудеры ей уже были не страшны.
-Родственник?
-Нет.
-А похож.
Похож, да. За эту похожесть однажды и зацепился взглядом Гокудера, зашедший после ночной смены в пиццерию на углу своего дома. Просто поднял взгляд – и подумал, что посмотрел в зеркало. Отражение скривилось и тут же накрыло ладонью перебитый нос. Гокудера тогда вскочил, бросив деньги на стол, и потащил явно пьяного, упирающегося Сквало к себе. Вправил нос, показал где кофе и свалился спать.
А на утро познакомился со своим, видимо, при рождении утерянным братом – никак иначе их портретное сходство объяснить не получалось. Оттенок волос и кожи, одинаковые жесты и интонации, сходные привычки и отношение к людям. Они даже скандалили одинаково, пока пытались жить вместе – бутылки звенели каждый вечер, вещи из окна летали не меньше, чем пять раз в неделю, карабинеры уже не выезжали на вызов в их квартиру, и все это продолжалось до тех пор, пока Гокудера не выставил однажды Сквало окончательно, сменив замок и номер телефона.
Тот орал под окнами, пару раз встречал после работы – встречи эти знаменовались черными синяками по всему телу –, поджег дверь его квартиры и, о Мадонна, Гокудера в первый раз поблагодарил небеса за то, что у него нет машины.
В общем, все это мало походило на то, что обычно называют «первая любовь». В его, Гокудеры, возрасте, обычно уже не заморачиваются с «первой любовью», предпочитая или секс без обязательств, или долгосрочные планы, включающие в себя дом с белым забором, жену и собаку.
Гокудера любил кошек, и у него не было денег на дом, приходилось ограничиваться Сквало. Ограничивался год, после выгнал, почему стоял сейчас у его палаты – в упор не понимал.
Гокудера толкнул дверь и вошел.
Сквало лежал в одиночной палате, как-то так оказалось, что Гокудере было не лень об этом позаботиться.
Бледные губы еле заметно двигались, грудная клетка, казалось, почти не поднималась под простыней, приборы с тихим писком отсчитывали пульс, переплетение трубок и катетеров заметно поредело, короткие волосы, кажется, поседели у висков.
Он никогда не разглядывал Сквало, если приходилось заходить в палату. Вполне хватало того, что тот находился на расстоянии вытянутой руки – хватало чтобы закашливаться, бесконечно пялиться в смотровой лист и нервно дергать пуговицы халата, поэтому сейчас, когда тот вздрогнул и открыл глаза, Гокудера замер на секунду и выдохнул, прежде чем приступить к осмотру:
-Выздоровеешь – поедем в отпуск.
URL