Не успеешь оглянуться, а ремень уж соски подпирает
Пишет Гость:
на одну из заявок с кинков, недорейтингМукуро|Дино. Уверенный в собственной неотразимости, Мукуро делает Дино откровенное предложение. Удивленный Дино со смехом ему отказывает. Злость отвергнутого Мукуро, мастурбация на себя в образе Дино. Кончить на зеркало, разбить его голыми руками.Вопреки устойчивому заблуждению на его счет, Мукуро никогда не считал себя взбалмошным или самовлюбленным: он так привык к своей исключительности, что давно перестал ее замечать. Он постучал в дверь Цуниного дома, украшенного фонариками, на третий стук открыли – Цуна со своей интуицией почувствовал его приближение загодя.
В руках у Цуны был поднос с напитками, на плече кухонное полотенце.
- Мукуро! – воскликнул Цуна и тут же перешел на шепот. – Дино сказал, что ты задержишься. Он привел Хибари-сана, но я надеюсь, что все пройдет гладко…
Он замялся.
- …то есть мирно. Реборн сказал, что Рождество в стиле Вонголы – это праздник всепрощения и любви.
Мукуро неопределенно хмыкнул и взял с подноса бокал.
- Маргарита?
- Я только хотел попросить, - как-то по-детски зачастил Цуна, забывая и о возрасте, и о положении, - пожалуйста, не деритесь хотя бы сегодня, пожалуйста, это единственное, о чем я прошу.
Снег все усиливался, улицу постепенно заметало. Мукуро передернул плечами, и Цуна, спохватившись, отступил назад, Может, вспомнил про вежливость.
Мукуро шагнул внутрь, прихватив еще один бокал про запас – на этом празднике всепрощения и любви он не собирался оставаться трезвым, хотя напиваться тоже было бы глупо: ему предстоял важный разговор.
В центре комнаты стояла елка, пушистые гирлянды переливались в электрическом свете, и над всем этим царил аромат хвои и праздника. Мукуро огляделся, выискивая в толпе знакомых и незнакомых единственно важное лицо. Дино стоял, привалившись боком к стене, полускрытый занавеской, и что-то рассказывал Хибари. Тот хмурился, но кивал, кивал, и потом вдруг, обрывая разговор, отвернулся и ушел, нарочито задев плечом занавеску. Дино улыбнулся – в окне отражалось его лицо, его руки, сложенные на груди, его костюм – галстук чуть сбился.
Поговаривали, что их с Хибари связывает нечто большее, чем отношения бывшего наставника и бывшего ученика, но слухи были неправдой – Дино сам ему об этом сказал, однажды, во время того сомнительного дельца в Трапани. Мукуро тогда был настроен на работу, а вместо этого вышел остросюжетный фильм, когда оператор не в ладах со сценаристом, а режиссер догоняется прямо на рабочем месте. Дино улыбался и задерживал на нем взгляд, в его карих глазах бились золотистые мотыльки – и было невозможно понять, флиртует он или просто не замечает сам, как действует на Мукуро.
- Хибари не будет ревновать? – спросил тогда Мукуро.
- В смысле? – удивленно хлопнул глазами Дино, становясь таким растерянным, непонимающим, что хотелось схватить его за плечи, впечатать в стену, так, чтобы с изъеденной временем кирпичной кладки взметнулась в воздух известковая пыль. Слизнуть каплю крови, выступившую на нижней губе, погрузиться в теплый, податливый рот. Ничего такого Мукуро, разумеется, делать не стал. Может быть, и зря.
- Почему все считают, что у меня с Кеей что-то есть? – вздохнул Дино. – И самое главное, почему об этом спрашивают именно у меня?
Говорили еще про Бьянки – Дино видели с ней на одной сомнительной вечеринке с наркотиками и гладиаторскими боями. Гвоздем программы стал бой одного из гостей с чемпионом, а потом победительницу, в разорванном почти до пояса шелковом платье, пьяно хихикающую, подхватил на руки ее спутник и под шумок сбежал, всего пару раз споткнувшись на лестнице. Победительница размахивала бутылкой шампанского, а обрывок ее платья, густо-бордовый, кровавым следом тянулся за сумасшедшей парочкой.
А еще говорили, что Дино любит только свою семью, правда насчет характера этой любви мнения расходились.
А еще говорили, что у него роман с Мукуро – и это делало ложью все слухи.
После дела в Трапани Мукуро не мог избавиться от мыслей о Дино. Он засыпал и просыпался, видя его лицо; тепло его тела невидимой татуировкой въелось глубоко под кожу. Он должен был что-то с этим сделать. Он просто не мог так больше.
Дино, отражение в зеркальной поверхности окна, помахал ему рукой, губы шевельнулись – что-то сказал? – и Мукуро шагнул вперед, будто его тащили на аркане. Он подошел. Он не смотрел на Дино – только на его отражение.
- Привет. Ты все-таки решил прийти?
- Ты рад меня видеть? – легко улыбнулся Мукуро.
- Всегда, - ответил Дино.
Смотреть на него было почти больно: на съехавший галстук, на мягкий изгиб губ, на шею в разрезе воротника, на пряди волос, лезущие в глаза. И тогда, чтобы избавиться от этого тяжелого, ноющего чувства, Мукуро сказал:
- Я хочу тебя поцеловать. Можно?
Отражение дрогнуло и смазалось – Дино быстро обернулся, свел брови недоуменно, непонимающе; а потом рассмеялся:
- Отличная шутка! Нет, не сейчас, я недостаточно для этого пьян.
Мукуро будто оглох. Дино, улыбаясь, толкнул его в плечо – отличная шутка, - и Мукуро растянул губы в ответ, не слыша ничего, кроме оглушительной тишины, тонко звенящей в ватном воздухе.
- Вот, держи тогда, - он сунул в руки Дино непочатый бокал и прислонился виском к ледяному стеклу.
Своих ошибок Мукуро не прощал никому. Он вошел в темную комнату и включил торшер. Развязал галстук – узел немного съехал. Силуэт в темноте даже не пошевелился.
Мукуро расстегнул пиджак, рванул рубашку – пуговицы посыпались бесшумно, утопая в ковре. Провел по плечу, по руке – татуировки чувствовались едва заметными рубцами; развернул к себе зеркало.
На него смотрел Дино, задыхающийся от злости и желания, торопливо изучающий на ощупь свое тело.
- Смотри, - сказал Мукуро, сам не понимая, кому он это говорит.
Снизу доносились крики и смех. Праздник любви и всепрощения, вспомнил Мукуро и добавил:
- Я прощаю тебя.
Он сбросил рубашку, провел по груди, задевая соски – Дино в зеркале вздохнул и чуть откинул голову назад, - и тут же взялся за брюки.
Человек в углу вздрогнул и застыл.
Мукуро снимал брюки неторопливо, задержался на бедрах, погладил чувствительную кожу под коленями. Поддел резинку трусов – отблески света, ласкаясь, ложились на кожу. В глазах отражения корчились обугленные черные мотыльки, губы сжались болезненно и напряженно, и Мукуро перевел взгляд вниз, на вставший член.
- Я люблю тебя, - сказал Дино в зеркале. Мукуро двинул рукой, головка скрылась в кулаке, а потом появилась, обнаженная, бархатная. Он видел, как Дино, сам того не желая, теряет сосредоточенность, свободной рукой гладит соски, проводит по животу, теребит яички, и постепенно сдается напористым, жадным движениям. Глаза закрывались сами по себе, но Мукуро старался держать их открытыми, не желая пропустить ни движения, ни вздоха, ни закушенной губы, ни того, как голова Дино бессильно опускается и спутавшиеся светлые волосы падают, скрывая глаза.
Только они были темными.
А по зеркалу, отражающему его самого, стекали белесые капли спермы.
Мукуро не прощал своих ошибок никому и ничему. Он ударил кулаком в зеркало, и оно разбилось с нежным ломким звоном – ожидаемо легко, ожидаемо болезненно раня голую руку.
Внизу пробили часы.
Мукуро поднял с пола рубашку и обернулся к темному силуэту.
- Ну как? Хочешь продолжить? – спросил он, небрежно вытирая кровь рубашкой.
Дино молчал. Когда он так сидел, в темноте, полуотвернувшись, трещины одержимости на его лице были почти не заметны.
URL
22.10.2012 в 23:14
на одну из заявок с кинков, недорейтингМукуро|Дино. Уверенный в собственной неотразимости, Мукуро делает Дино откровенное предложение. Удивленный Дино со смехом ему отказывает. Злость отвергнутого Мукуро, мастурбация на себя в образе Дино. Кончить на зеркало, разбить его голыми руками.Вопреки устойчивому заблуждению на его счет, Мукуро никогда не считал себя взбалмошным или самовлюбленным: он так привык к своей исключительности, что давно перестал ее замечать. Он постучал в дверь Цуниного дома, украшенного фонариками, на третий стук открыли – Цуна со своей интуицией почувствовал его приближение загодя.
В руках у Цуны был поднос с напитками, на плече кухонное полотенце.
- Мукуро! – воскликнул Цуна и тут же перешел на шепот. – Дино сказал, что ты задержишься. Он привел Хибари-сана, но я надеюсь, что все пройдет гладко…
Он замялся.
- …то есть мирно. Реборн сказал, что Рождество в стиле Вонголы – это праздник всепрощения и любви.
Мукуро неопределенно хмыкнул и взял с подноса бокал.
- Маргарита?
- Я только хотел попросить, - как-то по-детски зачастил Цуна, забывая и о возрасте, и о положении, - пожалуйста, не деритесь хотя бы сегодня, пожалуйста, это единственное, о чем я прошу.
Снег все усиливался, улицу постепенно заметало. Мукуро передернул плечами, и Цуна, спохватившись, отступил назад, Может, вспомнил про вежливость.
Мукуро шагнул внутрь, прихватив еще один бокал про запас – на этом празднике всепрощения и любви он не собирался оставаться трезвым, хотя напиваться тоже было бы глупо: ему предстоял важный разговор.
В центре комнаты стояла елка, пушистые гирлянды переливались в электрическом свете, и над всем этим царил аромат хвои и праздника. Мукуро огляделся, выискивая в толпе знакомых и незнакомых единственно важное лицо. Дино стоял, привалившись боком к стене, полускрытый занавеской, и что-то рассказывал Хибари. Тот хмурился, но кивал, кивал, и потом вдруг, обрывая разговор, отвернулся и ушел, нарочито задев плечом занавеску. Дино улыбнулся – в окне отражалось его лицо, его руки, сложенные на груди, его костюм – галстук чуть сбился.
Поговаривали, что их с Хибари связывает нечто большее, чем отношения бывшего наставника и бывшего ученика, но слухи были неправдой – Дино сам ему об этом сказал, однажды, во время того сомнительного дельца в Трапани. Мукуро тогда был настроен на работу, а вместо этого вышел остросюжетный фильм, когда оператор не в ладах со сценаристом, а режиссер догоняется прямо на рабочем месте. Дино улыбался и задерживал на нем взгляд, в его карих глазах бились золотистые мотыльки – и было невозможно понять, флиртует он или просто не замечает сам, как действует на Мукуро.
- Хибари не будет ревновать? – спросил тогда Мукуро.
- В смысле? – удивленно хлопнул глазами Дино, становясь таким растерянным, непонимающим, что хотелось схватить его за плечи, впечатать в стену, так, чтобы с изъеденной временем кирпичной кладки взметнулась в воздух известковая пыль. Слизнуть каплю крови, выступившую на нижней губе, погрузиться в теплый, податливый рот. Ничего такого Мукуро, разумеется, делать не стал. Может быть, и зря.
- Почему все считают, что у меня с Кеей что-то есть? – вздохнул Дино. – И самое главное, почему об этом спрашивают именно у меня?
Говорили еще про Бьянки – Дино видели с ней на одной сомнительной вечеринке с наркотиками и гладиаторскими боями. Гвоздем программы стал бой одного из гостей с чемпионом, а потом победительницу, в разорванном почти до пояса шелковом платье, пьяно хихикающую, подхватил на руки ее спутник и под шумок сбежал, всего пару раз споткнувшись на лестнице. Победительница размахивала бутылкой шампанского, а обрывок ее платья, густо-бордовый, кровавым следом тянулся за сумасшедшей парочкой.
А еще говорили, что Дино любит только свою семью, правда насчет характера этой любви мнения расходились.
А еще говорили, что у него роман с Мукуро – и это делало ложью все слухи.
После дела в Трапани Мукуро не мог избавиться от мыслей о Дино. Он засыпал и просыпался, видя его лицо; тепло его тела невидимой татуировкой въелось глубоко под кожу. Он должен был что-то с этим сделать. Он просто не мог так больше.
Дино, отражение в зеркальной поверхности окна, помахал ему рукой, губы шевельнулись – что-то сказал? – и Мукуро шагнул вперед, будто его тащили на аркане. Он подошел. Он не смотрел на Дино – только на его отражение.
- Привет. Ты все-таки решил прийти?
- Ты рад меня видеть? – легко улыбнулся Мукуро.
- Всегда, - ответил Дино.
Смотреть на него было почти больно: на съехавший галстук, на мягкий изгиб губ, на шею в разрезе воротника, на пряди волос, лезущие в глаза. И тогда, чтобы избавиться от этого тяжелого, ноющего чувства, Мукуро сказал:
- Я хочу тебя поцеловать. Можно?
Отражение дрогнуло и смазалось – Дино быстро обернулся, свел брови недоуменно, непонимающе; а потом рассмеялся:
- Отличная шутка! Нет, не сейчас, я недостаточно для этого пьян.
Мукуро будто оглох. Дино, улыбаясь, толкнул его в плечо – отличная шутка, - и Мукуро растянул губы в ответ, не слыша ничего, кроме оглушительной тишины, тонко звенящей в ватном воздухе.
- Вот, держи тогда, - он сунул в руки Дино непочатый бокал и прислонился виском к ледяному стеклу.
Своих ошибок Мукуро не прощал никому. Он вошел в темную комнату и включил торшер. Развязал галстук – узел немного съехал. Силуэт в темноте даже не пошевелился.
Мукуро расстегнул пиджак, рванул рубашку – пуговицы посыпались бесшумно, утопая в ковре. Провел по плечу, по руке – татуировки чувствовались едва заметными рубцами; развернул к себе зеркало.
На него смотрел Дино, задыхающийся от злости и желания, торопливо изучающий на ощупь свое тело.
- Смотри, - сказал Мукуро, сам не понимая, кому он это говорит.
Снизу доносились крики и смех. Праздник любви и всепрощения, вспомнил Мукуро и добавил:
- Я прощаю тебя.
Он сбросил рубашку, провел по груди, задевая соски – Дино в зеркале вздохнул и чуть откинул голову назад, - и тут же взялся за брюки.
Человек в углу вздрогнул и застыл.
Мукуро снимал брюки неторопливо, задержался на бедрах, погладил чувствительную кожу под коленями. Поддел резинку трусов – отблески света, ласкаясь, ложились на кожу. В глазах отражения корчились обугленные черные мотыльки, губы сжались болезненно и напряженно, и Мукуро перевел взгляд вниз, на вставший член.
- Я люблю тебя, - сказал Дино в зеркале. Мукуро двинул рукой, головка скрылась в кулаке, а потом появилась, обнаженная, бархатная. Он видел, как Дино, сам того не желая, теряет сосредоточенность, свободной рукой гладит соски, проводит по животу, теребит яички, и постепенно сдается напористым, жадным движениям. Глаза закрывались сами по себе, но Мукуро старался держать их открытыми, не желая пропустить ни движения, ни вздоха, ни закушенной губы, ни того, как голова Дино бессильно опускается и спутавшиеся светлые волосы падают, скрывая глаза.
Только они были темными.
А по зеркалу, отражающему его самого, стекали белесые капли спермы.
Мукуро не прощал своих ошибок никому и ничему. Он ударил кулаком в зеркало, и оно разбилось с нежным ломким звоном – ожидаемо легко, ожидаемо болезненно раня голую руку.
Внизу пробили часы.
Мукуро поднял с пола рубашку и обернулся к темному силуэту.
- Ну как? Хочешь продолжить? – спросил он, небрежно вытирая кровь рубашкой.
Дино молчал. Когда он так сидел, в темноте, полуотвернувшись, трещины одержимости на его лице были почти не заметны.
URL